Семён Франк ещё в 1909 году указывал на деструктивный культ бедности, который позже стал одной из причин катастрофы 1917 года. Этот жуткий культ, к сожалению, не изжит ещё полностью и в наши дни.
Для нормального человека очевидно, что быть богатым и здоровым лучше, чем быть бедным и больным. У русского интеллигента, к сожалению, особое восхищение вызывали бедность, невежество и безалаберная простота. Цитирую пару фрагментов из статьи Семёна Франка в сборнике «Вехи»:
Русская интеллигенция не любит богатства. Она не ценит прежде всего богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечёт его к овладению миром и очеловечению мира, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии и морали; и — что всего замечательнее — эту свою нелюбовь она распространяет даже на богатство материальное, инстинктивно сознавая его символическую связь с общей идеей культуры. Интеллигенция любит только справедливое распределение богатства, но не самое богатство: скорее, она даже ненавидит и боится его. В её душе любовь к бедным обращается в любовь к бедности. Она мечтает накормить всех бедных, но её глубочайший неосознанный метафизический инстинкт противится насаждению в мире действительного богатства. «Есть только один класс людей, которые ещё более своекорыстны, чем богатые, и это — бедные», — говорит Оскар Уайльд в своей замечательной статье: «Социализм и душа человека». Напротив, в душе русского интеллигента есть потаённый уголок, в котором глухо, но властно и настойчиво звучит обратная оценка: «есть только одно состояние, которое хуже бедности, и это — богатство»…
Русский интеллигент испытывает положительную любовь к упрощению, обеднению, сужению жизни; будучи социальным реформатором, он вместе с тем и прежде всего — монах, ненавидящий мирскую суету и мирские забавы, всякую роскошь, материальную и духовную, всякое богатство и прочность, всякую мощь и производительность. Он любит слабых, бедных, нищих телом и духом не только как несчастных, помочь которым — значит сделать из них сильных и богатых, т. е. уничтожить их как социальный или духовный тип, — он любит их именно как идеальный тип людей. Он хочет сделать народ богатым, но боится самого богатства как бремени и соблазна и верит, что все богатые — злы, а все бедные — хороши и добры; он стремится к «диктатуре пролетариата», мечтает доставить власть народу и боится прикоснуться к власти, считает власть — злом и всех властвующих — насильниками.
Он хочет дать народу просвещение, духовные блага и духовную силу, но в глубине души считает и духовное богатство роскошью и верит, что чистота помыслов может возместить и перевесить всякое знание и умение. Его влечёт идеал простой, бесхитростной, убогой и невинной жизни; Иванушка-дурачок, «блаженненький», своей сердечной простотой и святой наивностью побеждающий всех сильных, богатых и умных, — этот общерусский национальный герой есть и герой русской интеллигенции. Именно потому она и ценит в материальной, как и в духовной области одно лишь распределение, а не производство и накопление, одно лишь равенство в пользовании благами, а не самое обилие благ; её идеал — скорее невинная, чистая, хотя бы и бедная жизнь, чем жизнь действительно богатая, обильная и могущественная.
Статью Семёна Франка можно прочесть целиком вот здесь (ссылка), страницы 153–157.
Добавлю два наблюдения от себя.
Первое. Культ бедности похож на секту скопцов. Основа и там, и там верная: беспорядочный блуд некрасив, равно как и безудержная алчность. Однако противоположности этих терпимых зол выливаются в материалистическом исполнении не в монашеский аскетизм, как воображают культисты, а в самооскопление и бесхозяйственность, то есть в два нетерпимых зла.
Второе. В реальной жизни я не встречал ещё ни одного левака, который отвергал бы материальные удовольствия лично для себя. Типичный сторонник левых идей ведёт себя подобно толстяку Фальстафу: любит выпить и закусить, не прочь кого-нибудь потискать за мягкие места. Немедленно запускает руку в доверенную ему кассу, не испытывая на этот счёт ни малейших угрызений совести. У современного левака только два отличия от шекспировского Фальстафа:
— левак обожает читать мораль другим людям, объясняя им, куда те должны потратить свои честно заработанные деньги;
— левак ещё реже поддаётся благородным порывам, чем книжный Фальстаф.
Возможно, вы назовёте это вырождением и скажете, что коммунисты времён Семёна Франка были куда как масштабнее. Соглашусь. Но повторю вслед за Бродским, что «ворюга мне милей, чем кровопийца».
Свежие комментарии